Мне попался на глаза рассказ, совершенно случайно, скорее всего из архива моей библиотеки, собираемой со времен FIDO. К сожалению не могу найти, кому принадлежит авторство, буду рад если поможете.

Смерти больше нет…

Всё это приснилось
иль было со мной –
Грёза, как милость,
обернулась строкой…

Юра сидел на скамейке напротив памятника в своем любимом стареньком скверике. Косые лучи солнца отпечатывали на земле узоры теней листвы; порывы ветра теребили ветви деревьев и узоры эти переливались в замысловатом калейдоскопе…
Он сидел, расслабленно откинувшись на спинку скамьи, и из-под полуопущенных век наблюдал игру теней на цоколе памятника, давая волю фантазии в выборе образов. Но в голову не шли ни образы, ни мысли: во всём теле ощущалась слабость, а в голове – не то от воздуха, не то от света и теней – какое-то пьянящее головокружение.
Последний августовский день готовился к отходу.
На аллее скверика появился интеллигентно одетый мужчина лет 35-ти. Он нетвёрдой походкой подошёл к скамейке и плюхнулся рядом с Юрием. Минут 10-15 он молчал, затем неспеша полез в карман пиджака, достал сигареты, спички и произнёс
– “Курить будешь?” Юра открыл глаза и повернулся – “Не откажусь.” – Они закурили.
Вскоре незнакомец опять прервал молчание – “Вот жизни не жалели… и вот, живём теперь, живём!..” – проговорил он, кивнув в сторону памятника; глаза его блестели. И тут Юра обратил внимание, что этот человек всё время смотрит на памятник.
– “…вот живём и не думаем, не вспоминаем о них, и как, порой, хреново живём! Думается, что не стоило им, ещё пацанам, умирать вот за такую жизнь…”
“Говоришь ты верно, однако пьян ты всё же,” – подумал Юра, затягиваясь сигаретой.
– “Они не поймут, – махнул рукой незнакомец в сторону прохожих на улице, – вот развернётся круто судьба, тогда задумываются о цене всего этого… Ты вот болен – ты поймёшь.”
– “С чего ты взял?”
– “По лицу, по глазам вижу. Я ведь врач, – профессия у меня такая…”
Юра невольно усмехнулся.
– “Отец мой здесь лежит.” – сказал незнакомец.
Было известно, что памятник стоит на братской могиле нескольких бойцов, но от услышанного Юра вздрогнул.
– “Я вот старше него… Глупо я выгляжу, – да? Дурак я. Дурак. И жизнь моя дурацкая.”
– “Ну зачем так? – Ведь врач всё-таки…” – промолвил Юра.
– “Хм!.. Участковый костоправ! Чуть что – в больницу, в клинику, а сам – сижу вывихи вправляю. Вот…”
– “…Даже потомка отцу не сделал.” – немного помолчав, сказал незнакомец.
– “Ты, парень, на меня не смотри. Я дурак. Я сейчас пойду. Ты вот жизнь свою держи вот так, – и незнакомец с силой сжал кулак, – Жизнь – она только жизнь и стоит… А я…” – он швырнул окурок сигареты на землю и растёр его ногой.
“Врач-костоправ” встал и пошёл, но неожиданно повернул к памятнику. Он немного постоял перед памятником, потом нагнулся, сорвал, ещё не успевшую отцвести, розочку и направился опять к Юрию. Подойдя, он с минуту помолчал в раздумии, вертя в руке веточку розы, и проговорил – “Моя мать отца, вот, очень любила… Тебя, парень, любили?”
– “Не знаю… Наверно.” – ответил Юра и внезапно для самого себя спросил – “А тебя?”
– “Меня тоже любили… Только я вот… – врач отвернул полу пиджака и положил во внутренний карман розочку, – А ты вот живи как надо. Я по-дурацки выгляжу. Я выпил. Но ты понял меня. Понял?”
– “Да, да…” – рассеянно ответил Юра; он мучительно старался связать обрывки мыслей, но безуспешно.
– “Ты на меня не смотри. Я вот пойду, а ты… Ты счастливо живи. Я так хочу. Прощай.” – И незнакомец ушёл так же, как и пришёл.
Через некоторое время поднялся идти и Юрий, но слабость настойчиво напомнила о себе: к горлу что-то подкатило, сердце заухало, а почва под ногами слегка пошатнулась… Он пересилил себя и неспеша вышел из скверика.
Юра шёл по улице с ощущением какого-то неведомого праздника жизни. Он почти не сомневался, что окружающие его люди спешили после работы к друзьям, родным, любимым, чтобы разделить радость этого праздника друг с другом, что солнце потому и сияло так отчаянно на закате лета, чтобы люди не печалились, а восхищались неповторимостью жизни, и что в конце-концов основа этой жизни – разум и любовь – восторжествуют над эгоизмом, тупостью, равнодушием и другими мерзостями, которые тянут мир в бездну смерти.

Дыши огнём, живи огнём,
Пусть правды убоится тайна.
Случайно мы с тобой умрём,
Всё остальное – не случайно.

Смотри, как, напрягая слух,
Над Полем павших
месяц вызрел.
Не говори: “Случайный друг”,
“Случайный день”,
“Случайный выстрел”…

Я тоже жил –
ты повернись лицом –
Гнездиться час твой
чёрной птицей.
Не лги,
а то умрёшь лжецом!
Не убивай, –
умрёшь убийцей!

Нет, не случайно,
боль тая,
Идёт ко мне,
седая и печальная,
Тропою памяти
любимая моя.
Я говорил о ней:
“Случайная…”

Дверца кабины не захлопывалась и звуки шумной улицы пытались самолюбиво превзойти звуки в телефонной трубке. Однако сопротивляться этому дискомфорту просто не было сил.
– “Алло! Алексей?! Это Юрка! Да!”
– “Слушай, к тебе можно приехать сейчас?!”
– “Ну, тогда жди!”
…Троллейбус напоминал консервы “Килька в масле”. Юра стоял, ухватившись за что-то металлическое, смотрел в окно. В голове ритмично шумела кровь. “Если – что, и упасть не дадут, – так здесь заботливо подпирают.” – подумал он с иронией. Ужасно захотелось закрыть глаза и хоть на минуту забыться. Только мысль, что он сейчас приедет к Алексею и его мучения прекратяться, давала силы преодолевать предательские желания.
– “Ты один?” – спросил Юра, переобуваясь в пушистые тапочки.
– “Да. Супруга службу кончает в пять, потом едет к матери за малышкой, – так что будет не раньше семи. Я тут занялся писаниной – у меня в этой больнице поднакопился интересный материал – нужно осмыслить. А ты какими судьбами?”
– “Да это я в отпуске. Был у матери в деревне. Сегодня – самолётом в Харьков.”
– “Я, вообще, по делу к тебе…” – начал Юра.
– “Я понял, – сказал Алексей с кухни, – Проходи в комнату. Шприц уже кипятится.”
…Через час Юра лежал на диване с закрытыми глазами и предавался беспорядочным размышлениям. Заслышав шаги, он открыл глаза: Алексей вносил в комнату поднос с посудой.
– “Ну как?”
– “Всё в порядке. Готов на смерть и муку и целый мир на битву звать!..” – продекламировал Юрий и бодро сел.
– “Тогда давай чаёвничать!” – сказал Алексей, расставляя чашки.
Это было ритуалом их дружбы: пить чай и говорить о всех своих заботах, мыслях, переживаниях. Чай они всегда готовили тщательно и со вкусом – ведь если он не удавался, не получалось и разговора. Вот и теперь, только когда они разлили чай и оба, смакуя его и обмениваясь шутками, надпили по пол-чашки, стала складываться беседа.
Юра принялся рассказывать о своей работе с физиками ХИРЭ, о готовящейся “любопытной статейке”, на реплики Алексея посмеялся над “перспективами карьеры”… Алексей же стал досадовать на разногласия с главврачом, делиться сомнениями – “не рано ли сделался завотделением”… Разговор их был отрывист, могло показаться, даже, что сумбурен, но им не нужны были лишние слова – они ловили мысли друг друга с одной фразы. Так шло время, допивался чай – их встреча исчерпывала время…
– “…Послушай, Юрка, – воскликнул Алексей, – а ведь всего лишь три года с лишком прошло, как я получил звание врача!.. Помнишь, как ты перед самой своей защитой примчался ко мне в Одессу? А как мы искали для наших Дам достойных цветов! Мы с Машкой в тот день подали заявление… Как ты избежал тогда этой участи?! – Ума не приложу.”
– “Мы решили на следующий год, решили подождать когда Таня окончит учёбу… А весной следующего года в московской клинике я познакомился с таким термином как “лейкемия”…
На минуту воцарилась тягостная тишина.
– “Ну и глупо.” – Алексей встал и отошёл к окну.
– “Может быть… Но время шло и надо было решать его задачки. И я решал…” – проговорил Юра. Он смотрел в чашку и тщательно перемешивал остатки чая.
Алексей молча стоял у раскрытого окна и курил. Мысли его не могли сойтись в согласии – это были мысли чувств и мысли рассудка. “Вот оно как… – оборвать всё, повернуть прочь от счастья… А я, дурак, думал, что у них всё по-другому.
Остаться наедине с мучениями и смертью… Что я могу! Ведь теперь… Шесть месяцев?.. Восемь?.. Да… – думал Алексей, – хуже нет, чем отравленное счастье. Но не жесток ли он? Вряд ли ей легче – не так просто забывается… Какой, к чёрту, я судья! Мой долг – помочь, а я – бессилен…”
– “Алексей, – нарушил тишину Юра, – я прошу тебя ответить на один вопрос. Мне это очень нужно.”
“Сейчас он меня спросит… Было бы удивительно если б он не спросил. А я как неуч на экзамене. – Что отвечать? Солгать? Уйти от ответа? – Это невозможно с Юркой. Но правду сказать – тоже невозможно…”
– “Я хочу успеть, пойми меня. Это время – единственная для меня возможность сделать что-то в своей жизни. Сколько мне осталось?”
– “Я не Бог и, даже, не Пророк.” – сказал Алексей, не оборачиваясь.
– “Но ты – врач. Ты ездил со мной в клинику. Ты знаешь. Скажи.”
– “Я могу судить о состоянии больного, но не умею предсказывать судьбу. Прекрати глупые вопросы.”
– “Вопрос не становится глупым оттого, что слышится глупый ответ.” – буркнул Юра.
– “Брось. Зачем тебе какие-то сроки? Чтобы иметь оправдания или чтобы иметь “рамки” своей жизни? – Алексей раздавил в пепельнице сигарету и вернулся к столу, – Твой вопрос – попытка застраховаться. А это глупо. Я же могу только сказать, что ты должен не забываться и не перенапрягать свой организм. Если, конечно, действительно хочешь что-то сделать…”
Когда Юра вышел из подъезда, на улице моросил дождь. Он подставил дождю ладонь и почувствовал холодок приближающейся осени.

Хорошо быть дождём,
где тебя кто-то ждёт не дождётся,
Хорошо быть дождём,
приходящим на землю, как благодать,
Среди снежных заносов,
среди жаркого лета и солнца
Прямо с неба земле
бескорыстную руку подать.
Дождь, куда ты идёшь?
Ты напрасно расходуешь силы.
Твоё время прошло,
твоё время ещё не пробило.
Быть сегодня дождём –
это так не разумно… И всё же
Мы с тобою идём.
Мы иначе не можем.
Кто-то выставит руку в окно,
о погоде справляясь.
Нет дождя…
Это нас с тобой нет,
понимаешь?
Нет совсем, нет нигде,
не существует в природе.
Пусть уж лучше мы зря,
пусть некстати приходим.
Пусть не вовремя и не туда упадём –
На какой-нибудь дом,
на трамвай,
на дорогу…
Мы идём, моросим…
Не судите нас строго.
Мы и так слишком скоро пройдём.

Юра подошёл к окошку кассы.
– “Девушка, как бы мне сегодня улететь в Харьков?”
– “Не знаю.” – ответила кассирша, не поднимая головы.
– “А что, к 10 часам мне никак не пробраться на самолёт?” – с наивностью спросил Юра.
– “Десятичасовой рейс отменён с сегодняшнего числа. Следующий рейс – завтра утром в 5:30.”
– “Н-да…” – произнёс от неожиданности Юра. Сзади его уже подталкивал молодой парень – по-видимому, спешил куда-то лететь.
– “Послушайте, девушка, а в Одессу я могу сегодня улететь?”
Кассирша подняла удивлённые глаза:
– “В Одессу можете, – ответила она с улыбкой, – если, конечно, Вам всё равно куда лететь. Рейс через час. Выписывать билет?”
– “Да, да!”
Юра получил билет и неожиданно для себя почувствовал некую лёгкость и радость
– это чувство было сродни ощущению нежданной удачи…
Шесть раз прожужжал номеронабиратель и из трубки полились длинные гудки; вскоре монета зазвенела в утробе автомата:
– “Алле.”
– “Добрый вечер.”
– “Здравствуйте.”
Юра на мгновение запнулся, не зная что сказать, затем произнёс:
– “Я не разбудил?”
– “Я не спала. А кто это?”
– Это Юра, Таня.”
– “Какой Юра?”
– “Грабов.”
– “Юра… Откуда ты? Как ты здесь?”
– “Таня, если ты не шарахнулась моего звонка, то может примешь и моё предложение прогуляться сейчас?”
– “А где ты?”
– “Я внизу, у твоего дома.”
– “Подожди, я спущусь.”
Они бродили по аллеям парка.
Слово за словом в разговоре пробегали картины их жизни – то забавные, необычные случаи, то события ставшие каким-то поворотом в судьбе, то просто рассказы о людях, с которыми доводилось встречаться. И он и она, не сознавая того, были даже рады что можно вот так встретиться – без путанных объяснений, условий – и поделиться друг с другом всем пережитым за эти два года, не боясь, что мысли или слова будут не так поняты. Но… чем больше они испытывали радость понимания, тем больше ощущали горечь разлуки.
– “Ты знаешь, я устала, – сказала она с виноватой улыбкой, – Давай сядем где-нибудь.”
Он в ответ улыбнулся её простодушию.
– “А вон, – как по твоему заказу, – скамейка!”
В парке было тихо и пустынно, лишь редкие фонари как-бы успокаивали: не бойтесь, мы здесь, мы с вами…
– “Какая чудесная ночь! – Какая-то волшебная… – промолвила Таня, – А на утро – будний день, мне на работу… Ты надолго приехал?”
– “Нет. В 6:20 у меня самолёт. Я был в отпуске, у матери, а теперь мне надо в Харьков.”
Она закусила губу и растерянным взглядом стала рассматривать землю.
– “Почему?.. Зачем ты приехал?” – спросила она.
– “Не знаю. Ещё утром я не думал об этом, но потом оказался в скверике… в том самом…”
– “Я тебя ждала, Юра. Только раньше ждала. Ждала месяц, другой… В прошлом году, когда у меня был День рождения, я пришла домой вечером и нашла у дверей большой букет белых хризантем. Если б ты знал какой это был чудесный для меня вечер, поскольку я была уверена, что эти цветы от тебя!.. Нет, не думай, я не упрекаю тебя, не виню. Просто… не знаю… просто ты появляйся, вот так,
изредка…”
И она нагнулась, уткнув лицо в ладони рук на коленях. Он осторожно, будто боясь, что своим грубым касаньем разрушит что-то нежное и хрупкое, положил ладонь на её волосы.
– “Что ты? – тихим, сухим голосом сказал он, – Что ты? Не надо…”
“Она любит меня?.. Она та же… Зачем я здесь? Зачем?! – думал он, чувствуя как его сердце превратилось в птицу отчаянно бьющуюся в своей клетке, – А цветы!.. – Я-то думал, что ей и в голову не придёт…”
– “Таня…”
Она выпрямилась, его ладонь скользнула и он взял её за руку.
– “Таня, прости…”
– “Перестань…”

Стучала в окна звёздная сирень,
Висела ночь на тонкой нитке звуков.
Им выпало две песни в этот день:
В одной – свиданье,
а в другой – разлука.

Венок луны, надетый набекрень,
И млечный путь, наброшенный на плечи…
Им выпало два ветра в этот день:
Один – попутный,
а другой – навстречу.

И ночь прошла, и канула как тень.
Горел восход невероятно летний,
Но выпало два снега в этот день,
Два белых снега –
первый и последний.

Юра стоял в зале ожидания аэровокзала и смотрел на лётное поле.
“И спрашивается – зачем?! Зачем я разбередил свои чувства? Зачем напомнил ей о себе?… Впрочем, – не жалею, да и могу ли жалеть?! – я чувствую себя счастливым. Хочется слышать её голос, хочется говорить с ней, быть с ней… Позвонить бы сейчас, высказать все эти чувства… Нет, скорей бы самолёт – улететь, а то, вправду, сорвусь…
Алексей говорит, что я склонен фанатично “нащупывать рамки” своей жизни и “замкнуться” на этом…
…Оборвать жизнь, прежде физической смерти…
Что-то тут есть, в чём-то он прав. Но не до конца. А может, всё это чудовищная глупость, может, вовсе и не суждена мне скорая
смерть. Боже мой, неужели возможно, чтобы… Ведь если осмотреться, задуматься над прошедшим днём!..
Стоп. Это ты уже ерунду понёс. Самообман… Нет, надо улетать!
Но разве улетишь от этих мыслей, чувств?
Она просила написать. Неужели не напишешь? Вот и попался..”
– “Простите, Вы не знаете – вылет самолёта не откладывался?” – вдруг услышал Юра. Он отвернулся от окна и увидел перед собой высокую девушку в дождевой куртке, с небрежно рассыпанными чёрными волосами и грустными глазами. Он смотрел в эти глаза и ничего не отвечал.
– “Вы не слышали – рейс на Харьков не задерживается?” – повторила вопрос девушка.
– “Нет. А Вы тоже спешите улететь. Вы тоже стараетесь сбежать, отмахнуться от своих мыслей, чтобы скорей расстаться, скомкать и выбросить, как ненужную бумажку, частицу своей души…”
Девушка сделала шаг назад, глаза её расширились и влажно заблестели: “Почему Вы так? Зачем?..”
Юра поник головой: “Простите… Простите меня.” Когда, через минуту, он поднял глаза, девушки не было.
Потом, после взлёта самолёта, он осмотрится по сторонам, но не увидит в салоне этой девушки и чувство горечи сожжёт все его мысли, он уже ни о чём не сможет думать до самой посадки…

Прозвенел резкий звонок.
Алексей, недоумевая, – кто бы это мог быть? – пошёл открывать дверь.
В дверях была жена, – она зашла, закрыла дверь и стала, прижавшись спиной к двери.
– “Что это ты так рано?”
Она стояла и молчала, веки были у неё покрасневшие, а в глазах – тревога и боль.
– “Что-то случилось, Маша?”
– “Юрки не стало…” – сказала Маша и прикусила нижнюю губу.
На секунду Алексей опешил. Потом он подошёл и взял её за плечи.
– “Ты что-то путаешь, он вчера здесь был.”
– “Мне на работу звонили ребята из Харькова. Сегодня утром в Харькове был град с мокрым снегом. Он в аэропорту сел в такси. Дорога скользкая… Машину занесло…”

Смерти больше нет…
Смерти больше нет.
Больше нет.
Больше нет.
Нет. Нет.
Нет.

Смерти больше нет.
Есть рассветный воздух.
Узкая заря.
Есть роса на розах.
Струйки янтаря
на коре сосновой.
Камень на песке.
Есть начало новой
клетки в лепестке.
Смерти больше нет.

Смерти больше нет.
Будет жарким полдень,
сено – чтоб уснуть.
Солнцем будет пройден
половинный путь.

Будет из волокон
скручен узелок, –
лопнет белый кокон,
вспыхнет василёк.
Смерти больше нет.

Смерти больше нет!
Родился кузнечик
пять минут назад –
странный человечек,
зелен и носат;
у него, как зуммер,
песенка своя,
оттого, что я
пять минут как умер…
Смерти больше нет!

Смерти больше нет!
Больше нет!
Нет!

P.S. Использованы стихи В.Гончарова, Ф.Кривина, Ю.Рыбчинского, С.Кирсанова.